SOLOMON PHILIPS СОЛОМОН ФИЛИПС (а если честно, то любое имя, написала первое, что в голову пришло)

TILL LINDEMANN

ДАННЫЕ age: 35-37 race: Поселенец relations: Больные Особые отношения с моим персонажем Хельгой occupation: Любой род деятельности, любая профессия (но только не патологоанатом, Б-га ради)

ИНФОРМАЦИЯ заявка от: Хельга Заубер contact: скайп ragnborgh, обязательно добавляйтесь, или пишите в ЛС здесь, поглядим, кто как воспринял персонажа и обсудим дальнейшее развитие отношений, они обещают быть более чем специфическими more: Внешность не менять, пжлст, очень надо. Вдохновилась на персонажа после просмотра клипа Rammstein -- Mein Herz Brennt, чего и вам советую для большего погружения

Material ОПИСАНИЕ ПЕРСОНАЖА

for what: Будем играть в кошки-мышки, маньяк-жертва, я без перерыва впадаю в истерики и проявляю всячески свою виктимность, а ты развлекаешься и получаешь от наших игр и чувства практически вседозволенности истинное эстетическое удовольствие. Как-то так. relations: Ты порезал мне лицо, находясь в предыдущем теле, считаешь меня своим прекрасным детищем на поприще искусства со специфической философией в основе, изобретённого тобой. Я тебя ненавижу и панически боюсь как огня. description: Здесь вся информация будет посвящена поселенцу, а не его последнему телу-сосуду. Тебя звали Юрген Вайсс, в своей первой жизни ты был фашистским молодым офицером в концентрационном лагере, получавшим истинное удовольствие от чужой боли, ужаса и страданий, чужие крики были музыкой для твоих ушей. Боль ты возвёл в статус искусства, уничтожение красоты, извращение идеалов, вот что ты считал по-настоящему прекрасным. Но вскоре тебе надоели однообразные вопли, заезженные проклятья на всю твою семью до седьмого колена. Пытал ты только молодых здоровых девушек, мужчины оказывались не такими выносливыми и скупились на эмоции, чем только злили тебя и ты убивал их быстро. Боль, которую ты видел, становилась для тебя всё более плоской, это пробуждало в тебе свирепость и жажду просто уничтожить. Потом война закончилась с позором для Германии, ты ретировался в безопасные Штаты, сменил имя (на какое - придумаешь сам), решил осесть в месте поглуше, где народ не сразу признает немецкий акцент в голосе. Тебе пришлась по вкусу деревушка Стоун Хиллз, там ты быстро вклинился в идеи культа Иш-Таб, и, пускай тебя нисколько не интересовала идейная религиозная чепуха, ты с огромным удовольствием исполнял роль палача. Но однажды, вот незадача, изворотливая жертва умудрилась сбежать, предварительно всадив тебе нож в сердце. Ты умер, чтобы потом снова проснуться. Правда, теперь уже в женском теле, и не простой женщины, а еврейки. Вот уж ирония судьбы, подумал ты и принялся постепенно ломать Фриду Заубер, в девичестве Лупеску. Родственники, особенно её нелюдимая дочурка Хельга, быстро смекнули, что здесь что-то нечисто, и отправили Фриду вместе с тобой в лечебницу Нью-Йорка. Там ты не шибко активизировался, но с охотой наблюдал за приходящей к Фриде дочерью. Ты всегда видел с трудом скрываемый страх, страх не за себя, не за свою жизнь, но страх смерти, чужой смерти. А ещё обида, смятение, одиночество, загнанность. О, ты нагляделся в этом меланхоличном взгляде на целую оранжерею только распускавшихся эмоций. Но нужно было удобрить почву, дабы они расцвели во всей красе, ты знаешь, какой дикой грацией могут обладать самые чёрные из эмоций. Ты ждал, изучал здание лечебницы, нашёл доступ в кухню и, заболтав поварих, а ведь тебе всегда было не занимать природной харизмы и обаяния, ты умудрился стащить маленький нож для овощей. В очередной раз, когда Хель наведалась к Фриде, ты совершил тот самый бросок, скажем, последнюю "подкормку". Ты уничтожил миловидную левую часть девичьего лица и получил даже больше, чем мог ожидать. Такие чувства, столько отчаянья, страха, неверия вкупе с неожиданностью, это заставило тебя почувствовать власть, вкусить то, что ты так долго искал. Вопреки уверенности Хельги, ты не намеревался её губить. Но Фрида нашла способ защитить своё дитя, и, когда кудрявые чёрные клочья волос забивали дыхательные пути, ты успел подумать, что оно всё того стоило. Судьба в виде глупой, неосторожной,  но неслабой медиумши очень скоро решила вернуть тебя. На сей раз определила тебя в более крепкое и, что главное, в мужское тело. Оно тебе понравилось куда больше, чем щуплая тушка еврейки бальзаковского возраста. Ту мадам, которая тебя призвала из небытия ты прикончил, вновь окунаясь в свою хищническую натуру. Ты начал вспоминать, очень быстро вспоминать всё-всё, под грудиной кольнуло чувство ностальгии и грусти, наверное, ты больше никогда не увидишь своё лучшее болезненное творение. Страх смерти в глазах этой женщины казался тебе таким тусклым по сравнению со страхом искалеченной жизни в глазах Хельги. Душа Соломона оказалась достаточно слабой, чтобы ты мог её подавить и поглотить, став почти что самостоятельной личностью. Будучи ещё Юргеном, ты был хорошо образован, очень вежлив, культурен, на лице присутствовала полуулыбка, но ты легко выходил из равновесия. Вопреки твоей уверенности, что Хельга теперь навсегда для тебя потеряна, ты снова нашёл её. Точнее, это она первая увидела тебя. При виде этого первобытного ужаса и подкашивающихся коленей твоё сердце забилось так, словно тебе пришло письмо от любимой женщины. А лицо, какое лицо, разве можно вообразить что-то прекраснее? Теперь Хель полностью соответствовала своему имени, по твоему мнению. И теперь ты здесь, чтобы ревниво оберегать её от остального невежественного мира, забивая мозг девочки камнями кошмаров. Не без цветов, конечно, как можно приходить к даме без них, правда?

Example of Post ПРИМЕР ПОСТА ЗАЯВИТЕЛЯ

атмосфера моих постов почти всегда приближена к тому, что можно видеть здесь Сколько бы вы ни говорили, что вам нравится быть одному, что вы готовы годами не выходить из дома, вы сами же в глубине души будете понимать, что это не совсем правда. В замкнутом пространстве начинает, что называется, течь чердак, некогда уютные стены становятся ненавистны, а уши начинают жаждать услышать звук скрипящей открывающейся двери. Хель провела в своей комнате достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать всё, что с ней произошло чуть больше полугода назад. Теперь хотелось просто отпустить всё, оставить мысли внутри затемнённой комнатки, как домашнюю, мешковатую одежду, в которой стыдно даже до магазина через дорогу сбегать, и отправиться… Куда-нибудь. Цель похода для девушки была не важна, но был важен сам путь, бездумное перебирание ногами, которые в последнее время слишком часто начали приводить хозяйку не в самые лучшие и безопасные места.  Но, признаться честно, Хельге было всё равно, что с ней случится и как закончится очередной её поход за пределы милого дома, бывшего «ломбарда А.Л.». Она тихо шла по разбитому асфальту, только лишь мелкие камушки хрустели под перфорацией массивных сапог, выглядевших на Хельге как нелепая подставка под искусственную ёлку. От дома она шла промежуточными узкими улочками, куда нечасто заглядывал народ, жаждущий сократить полминуты времени, чтобы срезать углы. Так она вновь осталась незаметным живым призраком, о существовании которого здесь практически все уже позабыли. Хель тихой тенью скользнула между заборов соседствующих домов, образующих совсем небольшой зазор, и, прежде чем выйти на открытую территорию, опасливо высунулась из-за углов, поглядев по сторонам. Совсем как партизанка, хоть о войне она могла знать только из рассказов бабушки. В радиусе зрения девушки было пусто, никто не собирался догонять её или преграждать путь, но левую часть лица она всё равно прятала за волнами чёрно-серых волос. Ей хотелось выглядеть непримечательно, но сделать это в городе, где каждый друг друга знает в лицо, было довольно сложно. К тому же её внешний вид и одежда, наводящие на мысль, что она только-только вернулась с похорон, тоже притягивает взгляды редких встречных прохожих. Но в данном случае, своя связь с похоронами тут была. Платье, в котором Хель отправилась на прогулку, шилось для умершей девочки, но родители решили внезапно отменить заказ. Какова причина, девушка наверняка не знала, но у неё уже была основа, которую было жалко распарывать, уж слишком хорошо получилась. Поэтому девушка просто его слегка подогнала под свою фигуру и пришила на место кружевные вставки вдоль рёбер. Обычно, траурную одежду сшивают прямиком на мертвецах, либо делают удобную заготовку, к которой потом уже пришиваются некоторые вставки. Так и здесь. И девушке по-своему нравилось разгуливать в платье, оканчивающегося чуть выше колен оборкой аспидного кружева, предназначенном для мёртвой. В этом лесу она не была уже довольно давно, с тех самых пор, как она ходила сюда в свободное от школы время. Или когда почитать было нечего, да и на новую ткань для очередных творений не находилось денег. Лесок встретил свою гостью тихим, слегка удивлённым вздохом, как умирающая мать, не ожидавшая уже увидеть блудного сына, после чего замолк. Единственный шум здесь мог исходить только от летающей по броуновскому движению пыли, заметить которую можно лишь в слабых серых лучах, пробивающихся сквозь кроны деревьев. Вспомнились слова из старинной румынской сказки, которую Хельге рассказывала бубе. «И тогда христианский король приказал вырубить весь лес, а его жителей навсегда заточить в их пещерах». - Лес вырубили, а он снова вырос. «И в самой его чаще возвышалась башня королевы-колдуньи, умершей от принесённой ветром чумы». На этом моменте Хель всегда вздрагивала, в мельчайших деталях представляя себе высоченную башню с выбитыми кирпичами и торчащими гниющими балками, как вывернутые рёбра у вскрытого трупа. Но пугала не зияющая чернота застланного паутиной окна, о нет. Пугал неровный свет на самом верху, внутри, под конусовидной крышей с замшелой редкой черепицей, и блики почерневшего от времени, как кожа от чумы, золота. Та сказка, кажется, заканчивалась хорошо, но у Хельги всегда после неё оставался крайне неприятный осадок. Нет, бубе, ничего не закончилось. Ты просто не знаешь, что было дальше. Хель отвела в сторону тугую еловую ветку, покрытую слоем скатавшейся паутины с пойманными в неё мушками, а когда миновала её, та шлёпнула по густым тёмным завиткам волос. Девушка скривила рот и окинула дерево недоверчивым взглядом, словно оно могло прямо сейчас начать передвигаться на оживших толстых корнях. Хельга чувствовала, что надо бы прямо здесь развернуться и стартовать в срочном порядке домой, да только вот туда совсем не хотелось, а вот в самом городе была опасность оказаться замеченной. Нет, уж лучше пускай волки съедят, коли таковые тут водятся. Хель продолжила свой осторожный, но совершенно бездумный путь по лесу. А ведь ещё в школе предупреждали, что нужно иметь неусыпную внимательность, подмечать расположение тех или иных деревьев, иначе можно хорошенько заблудиться и не выбраться из леса самостоятельно. Что девушка поняла уже после пятнадцати минуть своих гуляний. На глаза не попадалось ровным счётом ничего интересного, кроме той же самой паутины и различного мусора, оставленного местной пьянью, не имеющей понятия уважения. Хель пнула одну из бутылок красным кожаным носком сапога, та с глухим гудением прокатилась вбок от тропинки и спряталась в ворохе начинавшей желтеть травы. Девушка тихо хмыкнула и перевела взгляд единственного зрячего глаза немного вбок. Там, на небольшом возвышении, лишённом травы из-за частой проходимости маршрутов любителей природы и уединения, стояло лиственное дерево с увесистой отстоящей веткой, как большой палец на исполинской руке, выбирающейся из-под земли. А на этой ветке неподвижно висела на тугом пожелтевшем тросе старая покрышка. К слову, это дерево здесь выглядит куда старше остальных, оно намного шире в обхвате, корни, как вздувшиеся вены на теле человека с гипертрофированной мускулатурой, вспарывали утоптанную землю. - Интересно, - только и прошептала Хель, направившись в сторону импровизированных качелей. Девушка сначала ткнула покрышку тонким, исколотым иглой пальцем, та с лёгким скрипом качнулась. Затем, подёргав верёвку, проверяя её на прочность, Хель просунула в дыру для колеса одну ногу, после вторую. Схватилась обеими руками за верёвку, чуть подрыгалась, чтобы окончательно удостовериться, что верёвка не порвётся в самый ответственный момент. Сверху посыпалась пыль и крошка перетёртой древесной коры. Устроившись поудобнее, Хельга качнула корпусом, приподнимая вверх обе ноги, облачённые в уже слегка испачканные чёрные гольфы, тем самым придавая скрипучим качелям движение. Вроде бы, всё было спокойно. Но кое-что настораживало. Скрип троса – это единственный звук на весь лес.